Военное небо Алчевска

С 60-х годов, когда был создан в Луганске аэропорт, мы привыкли видеть пролетавшие над городом пассажирские лайнеры. Часто в небе появлялись и военные самолеты Луганского училища авиационных штурманов, оставлявшие за собой белые инверсионные следы. А до войны самолеты мы видели только в кинофильмах. Хотя и знали фамилии и подвиги знаменитых советских летчиков: Чкалова, Громова, Коккинаки, Гризодубову, Раскову, Осипенко и многих других. И считали, что лозунг Коммунистической партии «Летать дальше всех, быстрее всех и выше всех» успешно выполняется. Зато в городе была великолепная парашютная вышка. По словам старожила В. Роспасиенко, ранее она стояла за клубом им. Карла Маркса, позже — в Орловой балке, в том месте, где сейчас аллеи Парка Победы. Высота вышки, говорили, была 75 м (я даже слышал, что 100 м!). Прямо тебе Эйфелева башня. Залезай на такую высоту и прыгай с парашютом. Почувствуй во время падения воздух, высоту, замирание сердца. Словно приобщаешься к когорте летчиков, «сталинских соколов», как называли их. Поступай в летное училище, если годен по здоровью, смел и мужественен!

И все же мы увидели у себя самолет еще до войны. Тогда весь Советский Союз 18 августа каждого года отмечал День авиации. В Москве устраивали воздушный парад на Тушинском аэродроме в присутствии руководителей партии и правительства. Показывали новую технику, исполняли фигуры высшего пилотажа, осуществляли массовую высадку парашютного десанта. А в наш город 18-го августа прилетал двукрылый самолет У-2 (учебный, вторая модель, позже его переименовали в ПО-2 по фамилии конструктора Поликарпова). Заранее отбирали передовиков труда на заводе, ударников (их еще называли стахановцами) и катали в самолете над городом и окрестностями. Очень даже хорошо было придумано! Мы жили на Новой колонии в двухэтажных домах. Мальчишками залазили на покатые крыши, покрытые сверху смолой, и своими зоркими молодыми глазами наблюдали торжественный процесс посадки ударников в кабину, затем высадку ошеломленного полетом счастливца. Для взлета и посадки использовалась ровная площадка за городской больницей Лиман или перед ней (скорее, перед ней). Никакого оцепления не было, никакой охраны. Народ толпился вокруг самолетика, благоговейно рассматривая его. И еще не подозревал, что через несколько лет − это будет ночной бомбардировщик, знаменитый своими боевыми успехами, а пока что вот он − легкий, обтянутый перкалью, с маленьким моторчиком впереди в виде звезды из пяти цилиндров.

Первый раз это было в 1938-м. Во второй − в 1939-м, и мы снова полезли на крышу, вооруженные театральным биноклем. Откуда он у нас, среди новоколонского пролетариата, взялся, не помню, но стояли мы на крыше у кирпичной трубы и дергали за руку того, кто смотрел: «Дай и мне! Ну, дай!»

Когда началась война, на железнодорожной станции можно было иногда видеть пробитые осколками немецких бомб стенки паровозных тендеров и счетверенные зенитные пулеметы на воинских эшелонах, но небо над городом было пустым. В первый раз военные самолеты мы увидели в начале августа 1941-го. Они летели на запад над Жиловкой, большие, темные, медлительные. Это были тяжелые бомбардировщики ТБ-3, четырехмоторные, еще недавно − гордость советской авиации. Но уже в начале войны они легко сбивались скоростными немецкими истребителями. (Кому приходилось читать роман Константина Симонова «Живые и мертвые», тот запомнил эпизоды гибели самолетов ТБ-3, вынужденных в критической обстановке бомбить днем наступающие немецкие войска.) Количество ТБ-3, пролетавших в стороне от города, не удалось подсчитать, так как наше внимание переключилось на автобусы с ранеными, первыми, которых везли с вокзала в только что созданный госпиталь в школе №3. Мы оцепенели при виде медленно проезжающих автобусов, услышали тихие непрерывные стоны из-под бинтов.

До октября 1941-го года ни одного немецкого самолета в небе над Алчевском не было. Заводы работали, дети ходили в школы. А между тем на фронтах, в частности и на Украине, происходили грозные события. Особенно страшным был разгром немцами Юго-Западного фронта, командующий которым генерал Кирпонос погиб в окружении. Также в окружении оказалась масса советских войск. Юго-Западный фронт был оголен. Некому было оказывать организованное сопротивление.

Помню из разговоров взрослых такой эпизод. Кто-то из руководителей завода или подрядной строительно-монтажной организации (кажется, Вербовский) с несколькими специалистами поехали на машине в командировку в Мариуполь. Миновав Волноваху, встретились с немецким разъездом. Живые, до сих пор не виданные, немецкие солдаты сидели на мотоциклах в стальных касках и жестами предлагали подъехать к ним. «Что было делать? − рассказывал потом Вербовский. − У нас были командировочные удостоверения, в командировке нашей не было ничего секретного, но с нами были партбилеты!» А кругом − ровная, как стол, голая донецкая степь. Но произошло удивительное. Офицер говорил по-русски, спросил, куда мы едем и откуда. Узнав, что из Алчевска (тогда Ворошиловск), махнул рукой в сторону Волновахи, то есть в обратную нашему движению сторону, и сказал: «Ехать обратно, мы скоро будем вашем городе»… Всех этих командированных вместе с Вербовским вызывали в горотдел НКВД и приказали никому не рассказывать о встрече с немцами.

Попробуйте найти в мемуарной военной литературе и в истории Великой Отечественной войны какое-либо упоминание о том, как был захвачен оккупантами Мариуполь (может быть, сведения есть в историческом музее города). По некоторым свидетельствам, немцы захватили город с работающими металлургическими заводами, в оккупацию попал и позже погиб знаменитый сталевар Мазай. В Алчевске тоже все работало, о прекращении работы наших металлургического и коксохимического заводов и эвакуации специалистов и слуху не было. Пока не произошло событие, памятное в истории города.

В сквере (где сейчас подземный гараж) выкопали щели, накрыли их досками, насыпали сверху земли — подготовили бомбоубежища. Заклеили стекла в окнах полосками бумаги, до поздней ночи дежурили на улицах, следя, чтобы не нарушалась светомаскировка в окнах квартир… Подготовились к ожидаемым налетам вражеской авиации. (А как можно было скрыть ночью работу наших заводов — зарева от выпуска чугуна, стали и шлака, выливаемого на шлаковой горе, многочисленные огни стрелок на внутризаводских железнодорожных путях, — и сейчас непонятно!) Но получилось не так, как предполагали или представляли…

10 октября 1941 года, в пятницу, был солнечный и по-летнему теплый день. Немецкий самолет (один!) долго летал над городом на большой высоте, прятался в белых облаках. Завыла сирена, была объявлена воздушная тревога. Помню, мы, школьники (я учился в 5-м классе), бежали (именно бежали) из школы № 2 в Старом городе мимо детских яслей (сейчас в этом здании водолечебница) к зданию, в котором сейчас отдел технического обучения. В нем были сухие подвалы, с толстыми бетонными сводами, как раз для бомбоубежища. Поэтому мы не видели и не слышали, как и где были сброшены и взорвались бомбы. А выйдя из подвалов, увидели суету, куда-то спешащих в тревоге людей…

Далее процитирую воспоминания бывшей в то время хирургом городской больницы Агнии Виногреевой, впоследствии заслуженного врача УССР, настолько много сделавшей для блага города, что ее именем следовало бы назвать одну из улиц Алчевска. Считаю ее воспоминания об этой бомбежке самыми достоверными из всех. «…Послышался гул самолета, летящего с юго-восточной стороны к хлебозаводу и к мосту, связывающему центр города с Жиловкой (мост и хлебозавод в районе нынешнего цеха ремонта прокатного оборудования и верхней части Богучарской улицы, сейчас их уже нет — Н. М.). Самолет пролетел над железнодорожной станцией, доменным цехом, западным районом Нового города и улетел на юг. Первая бомба попала в кагаты (полуподземные склады овощей — Н. М.) возле моста и хлебозавода. Осколками балки смертельно ранены двое рабочих. Вторая взорвалась на территории железнодорожной станции — около эшелона с эвакуированными из Донецкой области. Было много убитых и раненых. Третья бомба разорвалась рядом со столовой доменного цеха. Как раз был обеденный перерыв. Количество жертв исчислялось десятками. Осколком четвертой бомбы, упавшей в районе, где теперь школа № 14, снесло череп мальчишке-лейтенанту из воинской части, разместившейся в этой школе (тогда там была школа № 9, вместо которой появилась в 50-х гг. школа № 14). На руках у бабушки от обширного ранения в грудь скончался внучок 4-5 лет, они эвакуировались из Донецкой области…».

В статье «На вес золота» сотрудник газеты «ЗМ» приводит воспоминания ветерана метзавода И. Борисенко: «10 октября 1941 года звено Юнкерсов-87 бомбардировало сортоотделку стана 800, площади стана 250 и стана 300, было повреждено оборудование. Бомба упала на здание столовой. Потери были велики: около 100 человек убитых и раненых…» Эти сведения от И. Б. не вызывают доверия, хотя он и был руководителем спецотдела метзавода. Самое недостоверное — звено (три самолета!) Юнкерсов-87. Это одномоторные бомбардировщики, сбрасывающие бомбы с пикирования по отдельным целям. А по рассказам многих людей (и я их слышал), прилетал один самолет, двухмоторный. Таким мог быть только Юнкерс-88. Также вызывает сомнение и попадание бомб в прокатные цехи (станы 800, 250 и 300). Я об этом ничего нигде не читал и ни от кого не слышал.

Если проследить, куда попали бомбы с этого самолета, то четко определяется, что летел он по кругу, облетая город и заводы. Проследите сами, руководствуясь сведениями А. Виногреевой. Самолет появился с юго-востока и летел над церковью по оси Богучарской улицы и на этом пути сбросил бомбы (бомбу?) на длинный мост над всеми железнодорожными путями, включая магистральный на Луганск. Но не попал в мост, а попал в расположенные далее моста кагаты. Потом повернул влево, оказался над вокзалом и сбросил бомбы на железнодорожный эшелон с толпившимися около вагонов эвакуированными из западных районов Донбасса. Свернул опять влево, пролетел над доменной печью, и по курсу оказалась столовая (ее называют столовой доменного цеха). Рядом, под одной крышей, были прокатные станы. В столовую пришли обедать и рабочие прокатных станов. Это скопление людей заметили с самолета и сбросили на них бомбу. Затем самолет полетел на юг, но по пути сбросил еще бомбу, которая взорвалась вблизи школы. Всего было сброшено до десятка бомб, вполне возможный запас для одного самолета. Кстати, никто нигде и никогда не упоминал о величине бомб, 50-килограммовые или сотки.

Теперь о жертвах. Так и неизвестно конкретно, сколько людей погибло и сколько было ранено. Неизвестно, сколько пострадало и у железнодорожного эшелона. И.Б. сообщает, что в столовой погибло и ранено около 100 человек рабочих завода. Может быть… Прошли уже десятилетия, но нигде не указано точной цифры жертв, а уж о фамилиях и говорить не приходится. Удивительно, ведь это были кадровые работники завода, они значились в списках цехов, сведения о количестве убитых и раненых, несомненно, имелись у руководства завода, в городских партийных и советских штабах, в горотделе НКВД. И все же они нигде не опубликованы. Что же это за тайна такая? Как быть с лозунгом «Никто не забыт, ничто не забыто» ?.. К тому же, если было много убитых, должны остаться их захоронения на кладбище. Но нет ни братской могилы, ни целого ряда одиночных могил. Вот загадка!

Как-то давно на старом городском кладбище, еще не разграбленном мародерами 90-х годов, я увидел могильную плиту с надписью «Медаленоска М.И. Головина». Далее — год рождения и дата смерти: 10 октября 1941 года. Сначала эта могила заинтересовала меня своей надписью. Мы привыкли называть людей, имеющих награды, орденоносцами. А тут — медаленоска. А потом вдруг понял: дата смерти совпадает с датой той памятной бомбежки столовой. Значит, это могила женщины, погибшей в столовой от бомбы. А поскольку она имела правительственную награду, ее и похоронили в отдельной могиле с такой необычной наивной надписью — «медаленоска»… В 1939-м году группу работников метзавода наградили орденами и медалями за производственные успехи. В числе награжденных значится и Головина М.И. — волочильщица калибровочного цеха. Эти данные сообщила заведующая музеем истории комбината Людмила Иванюк. Медаль, наверное, была «За трудовые заслуги». Но это только одна могила…

Следующий день, 11 октября, был такой же теплый и солнечный. Прилетели два истребителя И-16 («ишаки», «ишачки» — так их называли летчики). Маленькие, тупоносые, необыкновенно верткие, окрашенные снизу в бледно-голубой цвет, а сверху − в зеленый, с красными звездами на хвосте и крыльях. Весь светлый день они кружили над городом, иногда взмывая вверх, а потом пикируя вниз. Охраняли город, завод, считая, что стервятники еще прилетят (так называли в прессе и радио немецкие самолеты). Народ говорил, что это Гмыря вызвал истребители из Луганска. На следующий день наших истребителей не было. Зато немецкие появились.

Воскресный день 12-го октября был серый, пасмурный, но без дождя. Отец был не на работе, хотя какая работа: завод останавливался, формировались эшелоны для эвакуации специалистов (кто с семьей, кто один), бесплатно раздавали уголь с внешних складов (запомнилась цена за вывоз конной телеги угля: либо бутылка водки, либо буханка хлеба, либо пачка махорки!). Распродавали зерно со складов, овощи из кагатов, еще что-то, и надо было ходить по городу, узнавая, где, что и как.

Мы с отцом пошли вниз по ул. Микояна к магазину №10 (хотя и прошло 69 лет, он и сейчас там же). И застали вторую бомбежку. Из серых туч как-то внезапно выскочили два двухмоторных самолета, летевшие один за другим уступом (строй пеленга). От первого отделились две бомбы и со свистом полетели к земле. Никто нас этому не обучал, но мы мгновенно упали на землю (хочется сказать, что носом в землю). Чем черт не шутит, а вдруг на нас? Но рвануло где-то в стороне. Приподняли головы. Самолеты над нами. По два мотора и нос с кабиной сильно выдвинуты вперед от крыльев. Юнкерсы-88. Дальше случилось неожиданное. Весь южный горизонт за терриконом (напротив нынешнего автовокзала) озарился трепетным багровым заревом на фоне сумрачного неба, и донесся слитный грохот артиллерийских залпов. Вокруг самолетов раскрылись, как бутоны, белые и черные разрывы зенитных снарядов. Самолеты мгновенно применили противозенитный маневр: кинулись в разные стороны и вниз. И улетели.

Позже прошел слух, что в это время в Перевальске (тогда пос. Парижская Коммуна) находился проездом штаб Юго-Западного направления во главе с маршалом Советского Союза Буденным, командующим этим направлением.

Одна бомба попала в верхний угол дома (такого типа, как здание отдела маркетинга на площади К. Маркса). Большого вреда не нанесла, а дом уже опустел. Другая бомба взорвалась на земле. Сообщение И. Борисенко, что бомбардировке именно в этот день подвергся железнодорожный вокзал и на станции погибли эвакуированные из Донецкой области люди, неверно. Это было 10-го октября, и об этом писала А. Виногреева.

Больше стервятники не прилетали. Увидели, какое мощное зенитное прикрытие охраняет Алчевск. Но это прикрытие незаметно отошло куда-то на восток вместе с Буденным. И даже тогда не прилетали, когда зимой 1941-1942 гг. в нашем городе находился штаб 12-й армии (в здании на углу улиц Горького и Заводской, тогда ул. Ленина) и в городе было много военных. Эта армия вела тяжелые бои за освобождение станции Дебальцево. Доносилась с запада канонада, привозили раненых, но бои оказались безуспешными. Немецкие солдаты нас не навещали, город не бомбили, а завод в основном не работал. Оборудование, как и специалистов, эвакуировали на Восток.

У нас на квартире зимой стоял молодой лейтенант, симпатичный, приветливый парень. Он отдавал мне свой полевой бинокль с шестикратным увеличением, и я иногда стоял наверху нашего высокого домового крыльца и смотрел в разные стороны. Тогда еще горели бурты угля на шахте им. Лотикова на северо-востоке от города, за Плоской балкой, подожженные из-за невозможности вывезти уголь (чтобы он не достался врагу). И чем становилось темнее (зимние сумерки наступают рано), тем заманчивее было смотреть в бинокль на ровное багровое пламя.

Однажды (только начинало темнеть), посмотрев на восток, увидел самолет. Он был от города далеко и летел куда-то на восток, в сгущающуюся темноту. Можно было определить, что это был двухмоторный и двухкилевый. У немцев двухкилевым был самолет Мессершмидт-110, у наших — Петляков-2 (Пе-2, фронтовая кличка «пешка»). Но не верилось, что наш самолет летел в темноту, в быстро наступающий мрак. Значит, летел немецкий, чтобы где-то в ночи за Доном сбросить парашютистов и потом в темноте возвратиться на свой аэродром. Долго смотрел на него в бинокль, а он беззвучно летел куда-то…

(Продолжение следует)

Николай Микулин

Микулин Н. Военное небо Алчевска / Николай Микулин // За металл. – 2010. – 22 апреля. – С. 4.