Мы из джаза

2. Марта, Марксина, Мария… Мышка

С Мартой Георгиевной Киракозовой я познакомился, когда начал работать над этой статьей. Хотя в городе она живет давно и весной этого года её поздравляли с 60-летним творческим юбилеем. Я знал, что несмотря на свои 85 лет Марта Георгиевна продолжает работать в ДК строителей, где руководит детским хореографическим коллективом. Но я никогда с ней не встречался, не был на её концертах и выступлениях. Пусть простят мое невежество. А приезжая домой, за недостатком времени все откладывал встречу, пока, наконец, решившись, зашел в ДК строителей и поднялся на третий этаж, в зал, где она вела занятия.

Навстречу мне выпорхнули несколько юных балерин, видимо, был перерыв, а Марта Георгиевна беседовала о чем-то с аккомпаниатором у старенького пианино. Это была худенькая, небольшого роста женщина, сохранившая не только следы прежней красоты, но и энергию юной танцовщицы, в чем я потом смог убедиться. Её не утомляли наши долгие беседы, и когда уже от избытка информации я плохо соображал, извиняясь, что отнимаю у неё время, она говорила, что совсем не устала, продолжая свои воспоминания, даже не присаживаясь. Одной трехчасовой встречи нам оказалось мало, и я приходил к ней в гости еще и еще раз.

Марта Георгиевна жила в той же квартире на улице Липовенко, недалеко от ДК металлургов, где провел свои последние годы и Вартан Георгиевич Киракозов. Он умер 14 ноября 1983 года, поехав с концертом в село Городище, где его подвело сердце.

Все в квартире было, наверное, как и при нем. Только расшаталось от времени старое кресло, на которое я присел, чтобы записать рассказ о его жизни, о её детстве и юности, о том, как они познакомились, о созданном им джазовом оркестре. Вокруг было как-то пусто, и не только потому, что почти не было мебели и тем более каких-либо элементов роскоши. Все скромно и аскетично, как и её жизнь, отданная творчеству и искусству. Только черная кошка расхаживала по дивану, пытаясь прилечь на пухлый альбом с фотографиями, видимо, чувствуя себя здесь полновластной хозяйкой. Казалось, что Вартан Георгиевич был где-то рядом, в соседней комнате или вышел на минуту и сейчас вернется…

Марта Георгиевна родилась 2 апреля 1925 года в Лозовой Павловке, недалеко от Алчевска. Сюда ее родители приехали работать на шахту из Елецкого района, где привольно раскинулось село Козаки. Может быть, и правда, здесь жили казаки еще с тех далеких времен. В семье она слышала только русскую речь, с характерным оттенком: «Будя гутарить» и т. д., как у героев Шолохова.

Отец, Георгий Касьянович Карпов, был красным командиром и рубил белых на фронтах гражданской войны за советскую власть, за светлое будущее. Но он оставил маму, когда дочери исполнилось лишь полтора месяца. Через много лет, еще до войны, он попытается вернуться в семью, но ни мать, ни она его не примут. На подаренной дочери фотографии он сделал трогательную надпись, которую я переписал тайком от Марты Георгиевны: .-Уже поздно желать, все минуло: и счастье, и горе. Не сердись и прости. Ты цвела без отца одинокой, да и мне не вернуть этих дней молодых, этой веры глубокой. Безнадежен мой путь…».

Мама её, Ефросинья Никаноровна (в девичестве Рябцева), работала контролером в ДК имени Карла Маркса и проверяла билеты, пуская зрителей в зал во время концертов или фильмов. И маленькая Марта все время была с ней. Можно сказать, что она «выросла в опилках« или «за кулисами», как говорят про детей актеров или цирковых артистов. Правда, при рождении ей дали совсем другое имя. По традиции того времени, ее «октябрили» и она была названа Марксиной в честь автора «Капитала«, которого у них никогда не было. Но позже ее все же крестили с именем Мария.

Жили они рядом с клубом имени Карла Маркса, в подвале бывшего дома директора завода, занимая однокомнатную «квартиру». Тут же находилась и автошкола. Тогда здание, построенное архитектором Бекетовым, еще окружал железный забор с острыми пиками.

Она была драчунья и «не давала никому спуску». Однажды дворовые мальчишки поймали её и подвесили за тесемки от сарафанчика (красного с белыми звездами) на такую пику. И она долго беспомощно болталась на заборе, пока не отцепил проходивший мимо музыкант Владимир Парамонов, ее «крестный», который «октябрил» Марту и хорошо знал ее маму.

Она помнит, как строили клуб, когда ей было лет семь. Рядом, на месте возведенной позже гостиницы, находился конный двор. Любимым развлечением детей было кататься, цепляясь за повозки. А с другой стороны их дома, там, где сейчас памятник погибшим в годы войны, был фонтан с круглым бассейном, который зимой замерзал на радость ребятишкам и они катались на коньках, привязанных к валенкам и ботинкам, по его глади, балуясь и дурачась. Когда его убрали, мама говорила: «Вот и допрыгались». Памятник Карлу Марксу находился тогда через дорогу. На новое место, возле клуба, его перенесли уже позже, после войны. Тут же была водолечебница, ясли, летний кинотеатр и сад, за которым следил садовод, где цвели большие маки, а рядом на пустыре разбивали шапито, когда приезжал цирк.

Помнила, как строили ПТУ № 40. Там стоял дом, где жили ее тетки, длинный, как паровоз А рядом, на месте стадиона «Сталь», было футбольное поле и дети, чтобы лучше видеть игру, цеплялись на деревья, как виноград.

В детстве она была шустрая, так что матери за ней было не усмотреть. С ними жила еще бабушка Марина Иудовна. Она вечно крутилась у нее под руками, как надоедливая муха, и что-то танцевала. Бабушка в шутку ворчала на нее: «Ух, на лету бы убила». И говорила маме: «Фрося! Она меня в гроб загонит». Умерла бабушка лет восьмидесяти, уже после войны.

Марта бегала с детьми на Орловые пруды (тогда они еще не были загажены заводскими отходами), вечерами пропадала в клубе, не пропуская ни одного фильма, которые смотрела в окошко из кинобудки. Крутили их тогда вручную, «от руки». А в оркестровой яме стояло пианино, за которым сидел музыкант – «тапер» и по ходу действия на экране играл необходимую пьесу. Когда проходили концерты, мама иногда оставляла ее дома, но чаще брала с собой и она засыпала у нее на руках.

Она помнила многих артистов. Станиславский (дядька в очках) подарил им небольшой застекленный буфет, который остался после показа спектакля, а Игорь Ильинский (плотный, небольшого роста) – новое одеяло и пачку денег.

«Когда приехал Игорь Ильинский, – рассказывала Маргарита Георгиевна, – ему нужно было для спектакля старое растрепанное одеяло. Кажется, они ставили «Дети солнца». А мы жили рядом. Мама побежала домой и принесла ему старое одеяло. Он его еще больше растрепал. А когда после спектакля прощался с мамой и благодарил: «Спасибо, молодец, выручили меня!» (мама от смущения покраснела), сунул ей незаметно в карман пачку денег. Она обнаружила это, когда они уже уехали. На эти деньги купили мне красивые туфли с обрезанным носком, а маме зимнее пальто».

В ДК Карла Маркса был начальник профкома Свиридов. Он где-то ездил и женился на балерине Валентине Петровне Валентиновой, которую привез в Алчевск. Она прежде выступала в Мариинском театре и организовала в клубе балетную студию. Маленькая Марта тайком подглядывала, что делают её ученицы, а когда они уходили, шестилетняя девочка повторяла все упражнения. Однажды ее застала за этим занятием Валентина Петровна и удивленно спросила: «А ты умеешь танцевать?» Марту Георгиевну уговаривать было не нужно и она «как пошла танцевать». С тех пор стала участницей студии, которую окончила за 4 года, но лет с 8 уже выезжала со всеми на фестивали и различные концерты.

Вместе с мамой работала билетером тетя Хана, армянка. Она плохо говорила по-русски и вместо «предъявите документы – мандаты» говорила «маньдяти». И вот идет на какое-то совещание в клуб только назначенный директором Гмыря, а она и ему: «Предъявите маньдяти!». Ей шепчут на ухо: «Татя Хана, это же Гмыря – новый директор завода!». А она: «Подумаешь! Каждый идет и своя шишка показывает!».

Гмыря любил приходить в кино на последний сеанс с полными карманами семечек и, сидя на последнем ряду, шелуху, как и другие, бросал на пол. Перед фильмом просил маму Маргариты Георгиевны: «Вы, как только фильм будет заканчиваться, не включайте сразу свет, чтобы меня не видели». А тогда шли «Чапаев» и другие первые звуковые фильмы.

Когда Марте Георгиевне было 14 лет, мама пошла к Гмыре, чтобы устроить ее на работу, ведь паспорта у нее еще не было. Ее взяли ученицей-смотчицей, и она ходила по цехам, составляя какую-то форму КС- 24. А когда приходила в контору в подшитых валенках, перевязанная платком, ее всегда встречали приветливо «Марточка пришла!» Кто конфетку сунет, кто еще что-нибудь.

Гмыря тоже уважал их семью потому, что они были бедные. Никогда не пройдет просто мимо, то по головке ее погладит, то в шутку за нос схватит. Она училась с его сыном в одном классе. Сам он часто ночь проводил на заводе. Жена его говорила: «Не знаю, придет утром или нет».

Когда началась война, ей было 16 лет. Немцы уже подходили со стороны Дебальцево, и мама боялась оставаться с дочерью в городе. Исполком срочно эвакуировался. Там работала ее подруга Надежда Сердюк. Мама плакала и на коленях просила ее взять их с собой: «Мы где-нибудь в уголочке». Но та равнодушно отвечала: «Что ты волнуешься? Ты уже старая, а дочь мала».

Немцы устроили в летнем кинотеатре конюшню. Мама ходила по ночам на старый конный двор, где валялись какие-то доски, и тайком вытаскивала из них гвозди, которые потом выпрямляла и продавала на рынке или меняла на продукты. Варила им мамалыгу из кукурузной муки. Однажды немец застал её на конном дворе и избил. Он сломал ей руку, и та срослась потом наоборот. Когда забирали молодежь в Германию, она прятала Марту в подвале, который заливало водой, прикрывая ляду буфетом, подаренным Станиславским. К ним пришли немцы, и она слышала, как человек шесть грохотали наверху сапогами. Они забрали швейную машинку «Зингер» и пианино.

В том же подвале мама прятала и соседку тетю Валю Гельнову. Но кто- то ее выдал. Немцы забрали её, когда их не было дома, и куда-то увели. А однажды рано утром к ним пришел летчик грузин, раненый в ногу. Звали его, как и одного из героев Дюма, Арамис. Он говорил, что самолет подбили, и он посадил его на поле, где сейчас тоннель. Его тоже прятали под полом, прикрывая ляду буфетом Станиславского. Жил он у них неделю, а потом пришел какой-то мужчина и передал ему газету, возможно, это был подпольщик. И летчик просил его к нему отвести. Бабушка Акулина дала ему одежду, оставшуюся от мужа, и Марта повела его по улице. Просила, чтобы он не обращал внимания, если будут проходить немцы. Но он очень волновался и один раз заметно дернулся. Но только дошли до нужного дома, налетели немецкие самолеты и она побежала домой. О дальнейшей его судьбе она ничего не знала.

Когда немец сломал маме руку, она тяжело заболела. Внизу за домом была «криница». Сюда стекал и ручей с завода. Там даже плавали рыбки.

Рядом стояла полевая кухня, и жирный немец-повар, как-то увидев Марту, позвал её, говоря: «Ох, ты, русский, иди сюда, поднимай фартук». И насыпал ей полный подол изюма, повторяя: «Молодец, молодец. Моя дочь такая». Но другой, увидев это, ударил ногой, и весь изюм рассыпался. «Я плачу, – вспоминает Марта Георгиевна, – пришла домой, рассказала маме, она тоже в слезы».

Рядом, в здании датских яслей, жили итальянцы. Они были голодные и поели всех кошек. Немцы их не любили и дразнили макаронниками. Однажды во дворах их дома была драка между немцами и итальянцами. И они наблюдали ее в окно. Но потом кто-то их разогнал.

Когда итальянцы отступали, шли все грязные, оборванные и тащили зачем-то лодки по снегу. Увидели маму Марты Георгиевны и спрашивают: «Мамка, Италия далеко?». Та со смехом отвечала: «Да, иди на ту гору, на шлаковую, и до самой Италии скатишься».

Накануне прихода наших они слышали ночью какой-то гул («гу-гу-гу») и будто кто-то стонет. Но рядом, там, где пятая столовая, стояла немецкая часть – хозвзвод. У них были свиньи, коровы и здесь часто резали и убивали животных. Они и решили, что звуки доносятся оттуда. А утром узнали, что это сожгли заживо в яме людей, которые находились в тюрьме. Это они кричали и стонали. Она видела потом эту страшную яму, где была и женщина, прижимавшая к себе ребенка.

***

После освобождения города приехала оперетта из Житомира. Артисты жили в Алчевске несколько месяцев, показывая представления. Марта Георгиевна пришла на просмотр к балетмейстеру, и ее взяли на работу. Было ей тогда девятнадцать. Но она не выглядела на эти годы. Была худенькой, небольшого роста, и дирижер Михаил Осипович Дунаевский, брат известного композитора, называл её в шутку… Мышка.

Юрий Белов

Продолжение следует

Белов Ю. Мы из джаза. Ч 2: Марта, Марксина, Мария… Мышка : [биография Почетного гражданина города Алчевска М. Г. Киракозовой] / Юрий Белов //Огни. – 2010. – 24 ноября. – С. 5.