Виват всем вам дорогие мои шурави

«Афганская война (1979-1989) – вооруженный конфликт между частями ограниченного контингента советских войск (ОКСВ) и промосковского правительства ДРА, с одной стороны, и антисоветскими силами афганцев (моджахедами, или душманами) – с другой, за контроль над территорией Афганистана. Одной из причин стало стремление поддержать сторонников советской власти в Афганистане, поскольку усиление исламского фундаментализма могло через афганских таджиков реально дестабилизировать советскую Среднюю Азию».

Такую информацию могут найти в Интернете желающие узнать, что это была за война. А эти строки можно прочитать в тоненьком самодельном сборничке:

Раздался взрыв, колонна дрогнула и встала.

Дымился на дороге подожженный танк.

И сразу же туда, где чья-то жизнь в беду попала,

Забыв про все, метнулся доктор-лейтенант.

Бежали с ним, забыв про осторожность,

Два санинструктора туда, где взрывы и огни.

И командир, вздохнув, сказал: «Ну что ж, им можно,

Им даже нужно – медики они!»

Не впервой им попадать в обстрелы,

Обходить засады на пути.

Делают они обычнейшее дело –

Жизнь свою кладут, чтоб раненых спасти!

Это написал в 1980 году воин-интернационалист, старший врач полка Аркадий Сергиенко. Стихи он пишет до сих пор. Тема – одна: Афганистан. В войну он попал в самом ее начале, на этапе ввода войск.

– Я ушел из МВД старшим лейтенантом, в тот же день умер отец, а ночью принесли повестку в Афган, думал, и похоронить его не смогу, – вспоминает Аркадий Трофимович. – Потом все-таки дали время, я похоронил отца, сел на самолет – и в Благовещенск, там часть формировали… И пошли туда. Все видели, все пробовали. Сразу боевое крещение: 56 километров от границы – обстрел. В пустыне Регистан под Хайратоном. Там нам дали… Увидели, что мы приехали не на отдых.

– Каково это – из мирной жизни сразу под обстрел?

– Я же в душе врач и офицер. На меня надели мундир, назначили старшим врачом полка, я пошел разворачивать эти службы. Да, обидно было, что тут идет нормальная жизнь, а там людей бьют. И никто ничего не знает. Мы писали письма, а письма сюда не шли. А в марте 80-го разрешили отпуска, с этого времени люди стали узнавать правду по нашим рассказам.

– Вы попали в Афганистан не наивным 18-летним мальчиком. Сразу поняли, что там происходит?

– Мы прекрасно видели, что попали в гражданскую войну, нас поставили посредине между суннитами и шиитами. Левые и правые банды били нас слева и справа. Все было.

В обязанности мои входило обслуживание раненых, больных, обучение санинструкторов в ротах, вся медицинская служба.

– Все ваши стихи только об этом. Что из пережитого вас не отпускает?

– Оно не отпустит. Это кусочек жизни, которая там осталась. Пацаны убитые, дороги афганские, обстрелы, взрывы, все осталось в жизни, в памяти. Даже после того, как инсульт перенес, мои воспоминания – вот они. Не ушли. Это во времени не отдаляется. Там люди были другого типа. Враг есть враг, друг есть друг. Наши солдаты были нашими солдатами, они защищали и себя, и друзей своих. Было все понятно. Знали, кто дурака валяет, а кто себя блюдет.

– Много лет назад мне приходилось разговаривать с ребятами, только что вернувшимися оттуда, все еще было свежо. И часто видела людей, совершенно разрушенных сознанием того, что им приходилось убивать.

– Война есть война, и если не ты, то тебя. Был случай, но не буду рассказывать, очень тяжело. Нас чуть не убили, не знаю, как повезло, что в этот момент подскочили наши и спасли меня и командира третьей роты. А как у нас погибли две медсестры в Кабуле? На раненых напали душманы, два часа под машиной вели бой, а потом взорвались – как к этому относиться?.. Тут мы поняли, легко или не легко убивать…

– А вернуться оттуда человеком – это легко?

– Вот смотри: мои сотрудники до сих пор меня вспоминают, хоть я их и ругал, и наказывал, но все было по делу. Отругал – и больше мы к этому не возвращаемся, дальше все нормально. За это они меня все любят, до сих пор мои девчонки звонят. Человеком надо оставаться везде.

– О чем там думали чаще всего?

– О доме. У меня был уже Максим (старший сын – авт.), восемь месяцев было, когда я уехал, а вернулся – почти три года…

– Это по силам человеку – понимать, что можешь и не вернуться?

– А мы это понимали. И очень спокойно к этому относились, потому что это неизбежность, это война, самая натуральная война. Мы сопровождали колонны из Кабула в Союз, 500-600 км по горной дороге. Наша задача была машины прикрывать своим бортом, броней во время обстрела. Сами под пули лезли, чтобы ушли грузы.

– Вас бросили в чужую страну. Как вы объясняли себе, за что воюете здесь, во имя чего рискуете жизнью?

– Самое главное, что нам сказали: наш долг – защита южных рубежей родины. Замполиты обучали, рассказывали, наворачивали. Пока мы не почувствовали, что это на самом деле. Но приказ есть приказ, мы военные люди. Что бы ни приказали.

– Наверняка те два года что-то в вас изменили. Что именно?

– Несправедливость ненавижу в любом варианте. Поэтому меня начальство и не любило. Я говорил то, что есть. Чистоту мысли оттуда принес, видимо.

– Осталась привычка войны делить людей на своих и чужих, друзей и врагов?

– Может быть, и так. Там врага видишь, а здесь они спрятаны, поэтому присматриваешься к людям.

– Наверное, поэтому у многих крышу и срывало после возвращения? От невозможности понять, кто друг, а кто враг…

– А сколько там сорвало крыш! Страшное дело – психозы, после каждого боя кто-нибудь обязательно очередной, и стрелялись, и вешались солдаты. От безысходности, от человеческой слабости, от страха внутреннего. Завтра опять в бой, а это невыносимо. Все говорили, что лучше смерть, чем ранение и потом инвалидность. Лучше сразу: бух – и нету. Не больно, не страшно, неожиданно. Стоял с тобой человек рядом – и нет его.

– Наверное, в любой войне врач видит совсем другое, чем остальные.

– Естественно. Мы же имели дело не только с телами, но и с душами. Люди не выдерживали стрессов. А там была такая волна стрессов, что ее надо было гасить, гасить и гасить.

– А как? Чем можно было успокоить людей, знающих, что завтра ничего не изменится?

– Хотя бы более человеческой дисциплиной среди солдат. Не было никакой дедовщины, потому что сегодня ты есть, а завтра тебя уже нет. Там были все свои. И офицеры к солдатам относились помягче, не так, как это принято в армии. В главном все были едины. Командир мог приказать пойти под пули. И солдаты шли. А с чего бы это? Иванов, Петров, Сидоров, вот туда идите, там вас убьют…

– Получается, там было необходимо оставаться людьми больше, чем где бы то ни было?

– И оставались. Многие оставались. А кто нет… Их видно было.

– Аркадий Трофимович, вы уже в возрасте мудрости, когда анализируешь прошлое, понимаешь его смысл. Вы спрашивали себя, зачем это было в вашей жизни?

– Нет. Это не нужно было совсем. Даже через 20 лет после ухода война продолжается, и очень обширная. Говорили еще англичане в свое время: русские, не воюйте с афганцами, спросите у нас, мы уже с ними воевали, их победить нельзя. Так оно и вышло.

– И нет вопроса: зачем?

– Нет. Этого просто не должно было быть.

– Что было важней всего?

– Вернуться живым. И целым. И морально, и физически.

Аркадия Трофимовича помнят, любят на станции переливания крови, где он много лет работал главным врачом. Но в последние годы болезнь заперла его дома. По-прежнему активный, любознательный, общительный, он «наверстывает» в Интернете. Там у него много знакомых, интересных собеседников, а самое главное – фронтовые друзья.

– Есть здесь наша полевая почта 85644, это наша часть. Здесь все наши, история нашего батальона, вот мои стихи все. Есть про то, как погибли в тоннеле в Саланге водители наши. Вот, читай: «Самое трагическое дорожное происшествие. При прохождении двух автоколонн военный грузовик столкнулся с автоцистерной. Согласно советской версии, это произошло вследствие диверсионного акта, устроенного моджахедами. В пламени от удушья ядовитыми газами погибло 64 советских и 112 афганских военнослужащих. Западные источники называют цифры от 700 то 2000 человек». Они ехали, везли мирный груз – и вот результат… А это страничка нашей части. Вот он Сергиенко Аркунька. Старший лейтенант. КрасавЕц был!.. А этот парень уже умер, потому что спился, замначальника штаба был, спился в Харькове. Вот наша машина после обстрела. Еще одна машина. Вот этот – военком в Дубоссарах, вот мы здесь два брата, Сергиенко и Сергейчук, два фантомаса лысые ходили, потому что вшей нахватались. Вот мой первый раненый, Сережка Дудко. Это мой начальник аптеки, тоже его нет уже. Вот сажаем деревца, как и писали в советской прессе… Усы у меня – видишь, какие? Про них расскажу один анекдот. У меня тогда была борода, и, когда на меня надевали чалму и халат, я настолько был похож на душмана! Смело можно было на рынок ходить. И вдруг вызывает командир дивизии: завтра сопровождать его в Союз. Увидел бороду – что за белогвардеец?! Сбрить и доложить!.. Наутро поехали, он в голове колонны, я в хвосте, это 60-80 машин, по рации разговариваем. Потом передают: доктора в голову колонны. А я с бородой! Полковник на меня смотрит: «Трое суток ареста». Говорю, но вы ж не забывайте, товарищ полковник, врачей под арест не берут согласно уставу. Ладно, отвечает, но приедем – побреешь. Приехали в Союз, я ушел к другу, у него отсыпаюсь и отъедаюсь, но бороду не брею. Через три дня еду на погрузочную базу и натыкаюсь на полковника лицом к лицу. Он говорит: твою мать, бороду сбрей! Пошел, сбрил. Оставил усы – вот такие. Пришел докладывать, а он мне: а с бородой было лучше. Можешь опять отпускать. Ну, думаю, зараза!..

Аркадий Трофимович хохочет, как мальчишка. За долгие годы после Афганистана в его жизни было так много всего: работа, на которой ему, как говорят, цены не было, выросли сыновья, родилось трое внуков… А это – не меркнет. И не померкнет, видимо, никогда. Возможно, сегодня вечером он сядет к компьютеру и напишет новое стихотворение. Строчки придут к нему оттуда – из пустыни, из ущелий, из криков и взрывов… Да-да, мы все видели это в кино. А они – пережили.

Юлия Харитон

Прошла колонна перевал Саланг.

Прошла удачно, без обстрела даже.

Но рано нам звонить в колокола

И на весь мир кричать о мощи нашей!

Саланг, в конце концов, лишь эпизод пути,

Того пути, что нам пройти придется.

Нас ждут еще обстрелы впереди,

И, может, кто-то из похода не вернется.

Но мы идем домой. Прощай, Афганистан!

Мы с честью выполнили долг интернациональный.

Прощай, Кабул, Джелалабад, пустыня Регистан,

Мы к жизни возвращаемся нормальной.

1981 Аркадий Сергиенко

Харитон Ю. «Виват всем вам, дорогие мои шурави!» / Юлия Харитон // Неделя. – 2011. – № 6. – 9 февраля. – С. 8.