ДОМ НА ПЛОЩАДИ

Этот дом вы, уважаемые читатели, наверняка, знаете и не раз видели, а многие так каждый день проходят мимо него. Недавно в нескольких номерах «ЗМ» публиковались материалы, подготовленные работником городского музея Ларисой Шептурой. Один из них сопровождался фотографией дома с указанием того, что принадлежит он к зданиям дореволюционной оригинальной архитектуры и что проживала в нем, в свое время, заводская администрация. Своими парадными окнами здание смотрит на Дом техники (бывший Дворец им. Карла Маркса) и на бывший Дворец пионеров, а в целом – на площадь им. Карла Маркса. Много событий видел этот дом. В свое время в нем проживали люди, представляющие исторический интерес, например городской голова, иначе – бургомистр города в период оккупации – ПИВОВАРОВ Иван Иванович. Правда, в пояснениях к известному «Коллажу» но тему оккупации Юрий БЕЛОВ пишет, что была создана алчевская управа, которой подчинялся существовавший тогда Алчевский (Ворошиловский) район (с поселком Парижская Коммуна, селами Степанивка, Алексеевка, Селезневка и другими). Однако горожане всегда говорили – бургомистр или городской голова.

Главной властью в оккупированном городе была военная комендатура (по-немецки Ортскоммандатур – местная комендатура). Для помощи себе оккупанты сформировали городскую управу, занимавшуюся различными хозяйственными делами. Немецкая комендатура могла городского голову просто назначить, и дело с концом. Но… оккупанты в этом деле решили сыграть в демократию. В первые дни оккупации городские жители старались побывать на площади К. Маркса – поговорить со знакомыми, узнать новости, посмотреть на обстановку. И увидели объявление о том, что такого-то числа и в такой-то час на площади будут проведены выборы бургомистра, для участия в которых приглашаются все горожане.

В один из жарких июльских дней, часам к одиннадцати утра, на площади собрался народ. Не особенно много: тесноты не было. Запомнились две группы. Одна, большая, состояла из солидных пожилых людей: мужчин, одетых, несмотря на жару, в костюмы и жилеты, с картузами на головах. Поверх жилетов – цепочки карманных часов. Нас, мальчишек, шнырявших в толпе, они щелкали по головам, приговаривая: «А ну, тихо! Это вам теперь не пионерия!» Многих я знал в лицо, некоторых – и по фамилии, потому что жили они здесь же, на Старой и Новой колониях, всю жизнь работали на метзаводе, были квалифицированными рабочими, помнившими еще дореволюционных хозяев и администрацию, старую жизнь. Нетрудно было догадаться, что все годы жизни и работы при советской власти вызывали у них глухое неприятие этой власти – из-за изобилия проблем и трудностей, связанных с гражданской войной, коллективизацией и индустриализацией, продовольственными карточками, с нехваткой товаров, с новыми веяниями в производственной жизни (соцсоревнованием, ударничеством, стахановским движением и т.д.). Они не принимали во внимание, что для них, рабочих, построен великолепный Дворец культуры, что дети их могут бесплатно учиться и получать даже высшее образование; что существует бесплатная и щедрая на лекарства медицина… Старики наивно полагали, что немцы наведут порядок и сделают жизнь лучше и проще – похожей на старую, дореволюционную, привычную им.

Увы! Многие из них не смогли пережить оккупационную зиму 1942-43 годов. Лишенные каких-либо средств к существованию, они ушли из жизни от голода и холода. Но тогда, сохраняя важный вид, они ожидали начала выборов.

Заметна была также другая группа людей – молодых, здоровых, но необычайно бледных – с белыми лицами и руками (хотя была уже середина жаркого лета). Они появились на улицах буквально с первых дней оккупации – дезертиры, скрывавшиеся от призыва в армию на чердаках и в подвалах и подкармливаемые родственниками. Эти явились на собрание совсем по иному поводу.

Вскоре к площади подъехал легковой автомобиль и остановился на месте, где сегодня стоит памятник К. Марксу. Из авто вышел немецкий офицер и помог (европейская галантность!) выйти из машины молодой женщине. «Комендант и переводчица», – зашептали в толпе и не обратили внимания на то, что из машины вышел еще и человек в гражданской одежде, при шляпе и галстуке. Все разместились на ступеньках у входа в клуб, там, где за их спинами несколько дней назад был повешен житель города.

Офицер, хотя его и не понимали, говорил громко, а переводчица вообще кричала на всю площадь. Именно с нее народ не сводил глаз: выделялась она ярким крепдешиновым платьем, лакированными туфлями и завитыми волосами. Наши женщины стояли загоревшие, в простеньких ситцевых нарядах, в белых косынках на головах, многие – босые.

Комендант сказал, что ненавистная советская власть навсегда уничтожена, что будут новый порядок и мирная жизнь, для строительства которой надо выбрать бургомистра – руководить этой новой мирной жизнью… И вот немецкая комендатура предлагает выбрать бургомистром горожанина, которого, скорее всего, многие знают – Пивоварова Ивана Ивановича. Он – инженер, беспартийный, умеет руководить людьми…

– Есть ли какие-либо возражения в отношении кандидатуры господина Пивоварова? – прозвучал вопрос. Слух резанули слова «господина Пивоварова. Такого обращения в нашей жизни тогда не существовало. Возражений, естественно, не было, комендант, пожав руку «выбранному» бургомистру, вместе с ним и переводчицей уехал. Пивоваров с народом не поговорил. А в фойе клуба началась запись добровольцев в городскую полицию. И вот там, у стола, и столпились «бледнолицые братья». Запомнились вопросы: «А форму будут выдавать? А какое питание?»

Народ потихоньку расходился – в сосредоточенном молчании. И тут какой-то знаток сказал: «А переводчица-то, знаете, кто она? Жена начальника отдела оборудования Олофинского. Он с Гмырей эвакуировался, а она осталась… Немка она… Аделью зовут…» Следует также отметить. что во время собрания ни охраны, ни немецких солдат на площади не было. Без охраны прибыл и комендант.

Городская управа размещалась в одноэтажном здании в Старом городе на улице Советской, по которой сейчас проходит маршрут троллейбуса № (в сторону Васильевки). Что-то эта городская управа под руководством Пивоварова, конечно, делала. Юрий Белов в своей публикации привел два документа – указания Пивоварова об уборке мусора с улиц и о заготовке топлива для работы школ (по-видимому, эти документы хранятся в историческом музее Перевальска, подчиненного в период оккупации алчевской районной управе). Кстати, и я учился около месяца, в ноябре 1942-го, в начавшей работать в здании школы № 2 в Старом городе так называемой гимназии. Помню, в школе было относительно тепло. Но учились кое-как, среди предметов не было истории, географии, русской литературы (изучали русский и украинский языки и украинскую литературу, только не советскую). Сейчас я уверен, что гимназия была открыта только для того, чтобы оставшиеся в городе педагоги могли по карточкам получать хлебный паек и заработную плату оккупационными марками, до оккупации все население, включая неработающих и иждивенцев, получало по карточкам хлеб, крупу и жиры. В период оккупации люди не получали ничего, так как не работали. А где было работать?..

Когда осенью 42-го оккупанты отправили в Германию несколько эшелонов юношей и девушек, их родителям начали выдавать по карточкам по 300 граммов хлеба. Однако если немецких и итальянских солдат кормили хлебом пшеничным, то родителям детей, угнанных в Германию, выдавали хлеб просяной. Современный человек и представить не может, какой это был малосъедобный продукт – из необрушенного проса, забитый скользкими, блестящими, твердыми просяными отрубями. Впоследствии я никогда такого хлеба не видел и не читал о нем.

Что непременно надо отметить, так это начало работы православной церкви, в которой при советской власти, начиная с тридцатых годов, службы не проводились. Еще летом 42-го нашелся и церковный притч, а среди населения собрали скромную церковную утварь. Именно с той поры службы в нашей церкви идут непрерывно. И в деле возрождения церкви роль бургомистра Пивоварова несомненна.

Поздней осенью в маленьком зальчике дома на перекрестке улиц Первомайской и Богучарской городская управа открыла кинотеатр. Кинозальчик размещался в самом углу здания, всю остальную, значительно большую, часть помещения занимала городская полиция. Как-то уживались. Говорили еще, что при клубе Карла Маркса работал кружок художественной самодеятельности, в котором репетировали какую-то, конечно антисоветскую, пьесу.

Мне неведомо, что еще придумала бы городская управа во главе с бургомистром, имитируя возвращение к мирной, так сказать, жизни. Но в то же время из города и района производилась отправка в Германию молодежи, была создана городская полиция, которая жестоко расправлялась со всеми, подозреваемыми в симпатиях к советской власти, и безжалостно угнетала (пока еще не казнила) оставшихся в городе евреев. Причастность бургомистра Пивоварова к злодеяниям оккупантов не доказана. Но имя его практически не упоминалось в разговорах горожан, будто и не было должности бургомистра.

С начала оккупации прошло более шестидесяти лет. Сегодня мы более взвешенно подходим к осмыслению произошедших событий. Просматривается вероятность, что Пивоварову самому была в тягость служба оккупантам. Да и что за блага он от этой службы имел?.. Вспоминается, например, характерное его выражение, которое приводил мне в пример Владимир Иванович Литвинов (в то время бывший соседом Пивоварова по квартире). Как-то в квартире Пивоварова остановились итальянские офицеры, чтобы переночевать и попутно отметить католический праздник Рождества Христова (25 декабря). Офицеры выставили на стол свои запасы: коньяк, консервы, шоколад, апельсины. Пригласили к столу Пивоварова, предложили позвать и соседа. Пивоваров пришел к Литвинову: «Пойдем, итальянцы просят…». «Да ведь неудобно как-то». «Пойдем, – настаивал, – хоть наедимся!» Облаченный властью человек, да еще, по разумению, имеющий от нее блага, наверняка так бы не сказал.

После освобождения города и на протяжении десятилетий о Пивоварове как о бургомистре не упоминалось ни слова: ни плохого, ни тем более хорошего. Абсолютное молчание! Но где-то в семидесятых от моего знакомого К М. Селезнева, который и до и после войны работал на ВЭЦ (ТЭЦ), я узнал, что он лично знал Пивоварова, назвал мне его имя и отчество и охарактеризовал как очень грамотного инженера. Был он беспартийным, но осенью 1941-го эвакуировался на Урал. Однако к весне 1942-го (когда на заводе удалось восстановить одну домну и необходимо было запустить котел и воздуходувку для обеспечения печи дутьем) П. А. Гмыря вызвал Пивоварова с Урала в Алчевск. А вот во время второй эвакуации, летом 1942-го, Пивоваров, не сумев уехать дальше станции Лихая, подвергшейся ожесточенным бомбежкам немецкой авиации (говорили, что там было громадное количество разбитых и сгоревших эшелонов, погибших людей), пешком возвратился в Алчевск, где оставалась семья. Эти сведения я привожу со слов Владимира Ивановича Литвинова: он с Пивоваровым возвращался тогда в родной город.

Еще Литвинов рассказал, что Пивоваров с семьей отступал вместе с немцами (вернее, с немецкими учреждениями) еще зимой 1943-го и осел где-то в Винницкой области, поступив работать на сахарный завод. Там он дождался освобождения от оккупации, продолжая работать на сахарном заводе старшим энергетиком (на сахзаводах всегда имеются котельные, так как для производства сахара необходимы и горячая вода, и пар).

Однажды, уже в мирное время, секретарь партийной организации предприятия сказал Пивоварову, что он, хороший специалист, дисциплинированный, трудолюбивый работник, конечно, должен быть членом партии. И что готов дать ему рекомендацию для вступления. «Я бы не против, – ответил Пивоваров, – но есть у меня в биографии такой вот момент…»

И рассказал, что был бургомистром Алчевска. «Мы подумаем…» – заметил секретарь. Той же ночью Пивоварова арестовали, потом судили. За сотрудничество с оккупантами обычно давали по 8-10 лет. Эти годы он отсидел в лагерях (где тоже работал энергетиком), после освобождения, вплоть до кончины, жил у сына в Харькове. Сын его, говорили, стал кандидатом технических наук.

Остается невыясненным, каким образом немецкая комендатура в самом начале оккупации вышла на Пивоварова. Не сам же он пришел к ним? В это уж точно не верится.

Вспоминая о жильцах дома на площади, следует подробней рассказать о Владимире Ивановиче Литвинове, с которым связан один интересный случай из оккупационной жизни города. Немецкая комендатура в самом начале оккупации создала дирекцию металлургического завода. Не знаю, кто стал директором завода, но главным инженером был назначен Литвинов, несмотря на его членство в партии. Я убежден, что назначение состоялось по протекции Пивоварова, тогда уже работавшего бургомистром. Владимир Иванович вынужден был согласиться, так как жили с ним жена и малютка-дочь, а за службу немцы выдавали продуктовый паек и деньги (оккупационные марки). До оккупации он был инженером отдела оборудования, еще раньше работал в доменном цехе.

У дирекции был небольшой штат рабочих, но особой работы не было: ведь завод был мертвым – без оборудования энергии, топлива и сырья, без специалистов. Немцы велели произвести учет материальных ценностей, оставшихся после эвакуации: металла, угля, гранулированного шлака, древесины и прочего. И охранять все оставшееся от расхищения. Вскоре главный инженер получил от комендатуры срочный и почетный заказ: смонтировать установку для выработки электроэнергии с целью освещения комендатуры. Нашли оборудование, смонтировали генератор, двигатель, отрапортовали, что все готово: осталось, мол, последнее – обеспечить подачу тока по проводам. И вдруг до них дошло, что смонтировали установку с генератором постоянного тока, который совершенно непригоден для получения переменного тока, необходимого для освещения.

Доложили. В комендатуре разозлились и вызвали главного инженера для объяснений. В. И. Литвинов вспоминал, что, идя в комендатуру, еле ноги передвигал, предполагая, что из комендатуры попадет только в полицию. Выходя с территории завода, увидел легковое авто с немецкими офицерами, один из них (лицо которого показалось знакомым) как-то уж больно пристально посмотрел на Литвинова. Позже этот автомобиль обогнал Литвинова, подходящего уже к комендатуре…

За столом сидел не комендант, а другой офицер (в чине полковника), подобострастное внимание которому оказывали все остальные. «Вот что. Литвинов, – сказал полковник на чистейшем русском языке. – если бы я не знал вас раньше, то решил бы, что вы – саботажник! Но вы – просто технический невежда. Идите отсюда, и путь на завод отныне вам закрыт». .

Владимир Иванович рассказывал, что был ошеломлен произошедшим. Пока шел до квартиры (в доме на площади), вспомнил, где встречался с полковником. Это было удивительно! Когда-то до войны в городе Сталино (ныне Донецк) работала конференция рационализаторов-ударников и изобретателей металлургических заводов Украины. Литвинов был в группе представительства от Ворошиловского (Алчевского) метзавода, а немецкий полковник состоял в группе работников «Азовстали» (Мариуполь). Жили они в соседних комнатах, сидели рядом на конференции, общались, рассказывая друг другу об интересных технических придумках на заводах. Позже Пивоваров рассказал, что приезжала группа немецких экспертов (во главе с этим полковником) осматривать и оценивать наш завод.

Летом следующего – 1943-го – года оккупанты вывезли в Германию всех зарегистрированных коммунистов, в том числе и Литвинова. Но ему удалось бежать из эшелона за станцией Чаплино. Прятался в стогах сена и в скирдах соломы среди бескрайних днепропетровских полей. Женщины, работавшие на уборке хлеба, его подкармливали, а в середине сентября эту местность уже освободили. Он добрался до Алчевска, на заводе его сразу же принял Гмыря – в отдел оборудования. Но очень скоро Литвинова арестовали.

Ночью, приступая к допросу, начальник городского отдела НКВД Мерекин положил на стол наган и сказал Литвинову: «Ну, гад, признавайся, расскажи, как ты продавал Родину!» Но в вопросе продажи Родины они взаимопонимания не нашли, и Литвинова перевезли в Ворошиловградское (Луганское) отделение НКВД. И там чекисты очень заинтересовались встречей Литвинова в прошлом году в комендатуре с немецким полковником, а также встречами с ним до войны во время конференции рационализаторов-ударников в городе Сталино: например, какую фамилию тот человек тогда носил и кем работал на «Азовстали», о чем расспрашивал Литвинова.

После всех допросов начальник областного отдела НКВД сказал Литвинову: «Вы свободны, езжайте домой, работайте…»

Вот таких людей и такие события (далеко не все здесь описанные!) видел этот дом на площади. Позже, к примеру, в нем проживал Вартан Георгиевич Киракозов, много лет работавший директором ДК Карла Маркса, памятный, я думаю, еще многим алчевцам. И Марта Георгиевна Киракозова, создатель и руководитель на протяжении многих лет детского хореографического ансамбля. И Людмила Петровна Гончаренко (Люся Савкина) – серебряный голос художественной самодеятельности нашего завода.

Но они жили в этом доме уже в мирные дни.

Николай МИКУЛИН