Память – лучшая награда

17 декабря в городском музее открылась выставка, посвященная 100-летию со дня рождения П. А. Гмыри, Традиционную красную ленту у входа в зал перерезают дочь Петра Арсентьевича – Валентина Петровна и внуки – Сергей Петрович и Наталья Евгеньевна.

На стендах – многочисленные фотографии, личные вещи, документы: трудовая книжка, паспорт, собственноручно написанная автобиография…

Теплота и искренность, с которой говорили о Петре Арсентьевиче заместитель городского головы В. Н. Капральский, заместитель генерального директора ОАО «АМК» Г. И. Прутков, историк-краевед А. А. Ямковой, директор городского музея В. Т. Дрынкина, ветеран-металлург Герой Социалистического Труда Н. Г. Миначенков, известный спортсмен Ф. Ф. Голофаев, вновь и вновь убеждают, что никогда в памяти не стираются замечательные дела, великодушие, добро.

Вклад П. А. Гмыри в развитие главного градообразующего предприятия города сравним разве что с деятельностью самого основателя завода А. К. Алчевского.

А то, что ныне наш комбинат, детище, взлелеянное П. А. Гмырей, на таком подъеме, – лучшая награда ему.

Думается, по достоинству оценил бы П. А. Гмыря так любимую им музыку и поэтические строки, звучавшие в этот день в его честь. Искренне и с большим волнением.

Скромность – качество, в высшей степени присущее Петру Арсентьевичу, – передалось по наследству его родным. Они не скрывали своего волнения, благодарили за память о самом близком человеке, но, как и он, были немногословны и сдержанны.

Я очень любил слушать его. Он был замечательным рассказчиком, очень много знал. От него я, можно сказать, впервые услышал об А. К. Алчевском, об истории нашего города, края. Часто вспоминал он эвакуацию завода на Урал.

Из поездок привозил чемоданы книг. «Когда вы успеваете еще и читать?» — спрашивал, бывало, я. «А как же без этого жить?» – отвечал Петр Арсентьевич.

На разных машинах мы ездили с ним. Вначале сменили наш «бобик» на трофейный «Оппель-Суппер», потом в 50-м получил я «Победу», в 53-м — «ЗИМ», в 56-м — «Волгу».

Когда на завод поступали машины, в первую очередь отдавали начальникам цехов: им нужнее, чем в конторе. Он бережно относился к тем, кто работал на производстве.

У Петра Арсентьевича была нежная, добрая душа. Куда бы ни торопились, как бы ни был он занят, но если проезжали мимо конного двора (был такой у нас в городе), обязательно просит притормозить. Знает всех лошадок, прихватит лакомство, потреплет по холке, погладит. О жеребятах говорил, как о ребятне, ласково, всегда что-то приметит в их повадках. Уходит оттуда улыбчивый. «Что за замечательные животные, умные, благородные!» — его слова.

(Из воспоминаний водителя Ф. С. Оспищева, 1995 г.).

Нежный, ласковый, заботливый, – он выражал свои чувства скупо, немногословно. Да и не всегда, наверно, хватало времени, чтобы сполна отдавать себя дому, семье.

Валя, тяжело переболевшая в детстве, потеряла слух, лишилась возможности обычного общения. Как же старался он поддержать ее, ободрить, открыть, если хотите. Отдыхал он всегда только с ней, старался сделать ее жизнь ярче, содержательней. У нее до сих пор хранятся томики стихов, подаренные ей известными поэтами, вместе с отцом ей довелось посмотреть интересные спектакли, прикоснуться к миру прекрасного.

Сын, окончивший Донецкий металлургический институт, работал и доменном цехе. Сколько его не просила жена Елена Семеновна определить Геннадия куда полегче, Петр Арсентьевич был неумолим. «Он – металлург, и должен знать истинную цену своего труда», — считал он.

Когда случилась беда (Геннадий погиб в автомобильной катастрофе, когда ему не было и тридцати), только много лет спустя мы поняли глубину отцовской трагедии Петра Арсентьевича, прочитав стихи, дневники Геннадия – человека открытой души, легко ранимого. Отец страдал, мучился, считая, что не до конца понимал его, не всегда поддерживал, где-то не сумел остановить. Потеря сына так н осталась незаживающей раной.

(Из воспоминаний племянницы С. Н. Дядюновой).

Для него я всегда пела украинские песни

Людмилу Петровну Гончаренко, ветерана металлургического комбината, и сегодня ее ровесники называют не иначе, как «наша королева сцены». Многие годы ни один концерт во Дворце культуры К. Маркса не проходил без ее участия.

– Папа, окончив в Днепродзержинске институт, в мае 1941 года был направлен на Ворошиловский метзавод, куда в августе, уже под бомбежками, выехали мы с мамой. Отец работал диспетчером завода, на «пульсе» предприятия. Впервые имя Петра Арсентьевича Гмыри я услышала от отца. То были слова, полные уважения и симпатии к руководителю и человеку. Он никогда не изменил этого отношения.

В октябре 1941 года вместе с первым эшелоном металлургов мы выехали в эвакуацию на Урал. В вагоне говорили, что вместе с нами ехала и семья директора. Металлургический завод в городе Нижняя Салда Свердловской области стал местом начала моей трудовой деятельности. 15-летней девчонкой я взвешивала шихту, идущую в мартеновский цех. Наверное, именно там закладывались качества, которые стали определяющими для молодежи нашего поколения: умение преодолевать трудности, верить в будущее, трудиться на общее благо. И огромное желание учиться. Там же, на Урале, я поступила в нижнетагильский техникум, а по возвращении в 1944 году в Ворошиловск закончила учебу уже в нашем металлургическом техникуме.

В феврале 1948 года меня приняли конструктором проектного отдела метзавода. Это были тяжелые послевоенные годы и вместе с тем – счастливое время, когда хотелось перевернуть весь мир, сделать его радостнее и счастливее, хотелось петь.

Я всегда любила петь, солировала в школьном хоре. И теперь с удовольствием продолжила любимое занятие. Наскоро перекусив после работы, мчалась во дворец. В 1954 году организовывается эстрадный оркестр заводоуправления, которым руководит Ф. З. Бабич.

Наша музыкальная команда не знала устали: мы выступали на всех молодежных вечерах, торжественных мероприятиях, на избирательных участках во время выборов. Конкурсы, смотры, фестивали, новогодние представления… А утром-на работу.

Оркестр заметили, полюбили. У Петра Арсентьевича было к нам особое отношение: он не скрывал своей гордости заводскими талантами, приходил на наши выступления. Мы же, видя его в зале, старались вовсю. Представьте себе, середина 50-х годов, а у нас в оркестре саксофон, банджо, аккордеон, труба, струнные инструменты. Репертуар пополняли песнями из новых кинофильмов.

Я, зная, как Петр Арсентьевич любит украинские народные песни, всегда включала их в свой репертуар, ребята делали замечательные аранжировки. Без ложной стыдливости скажу, что часто повторяли номера на «бис».

Артисты мы – во внерабочее время, а должностные обязанности – превыше всего.

И не случайно наши фамилии нередко появлялись в заводской многотиражке «Ворошиловец» среди победителей, ударников, рационализаторов, разработчиков проектов…

Петр Арсентьевич никогда не был «закрытым» руководителем. Вместе с нами работал на субботниках во время строительства стадиона «Сталь», шутил, общался.

Встретить его идущим по городу – дело привычное. Как-то я возвращалась домой с маленькой еще тогда дочерью. Настроение не лучшее. Кто-то негромко окликнул – Петр Арсентьевич. Пошли рядом. Мы обменялись несколькими фразами, и, поверьте, на душе стало теплее. Он обладал особым даром, идущим от культуры сердца, просвещенности души, – его любовь к людям шла от себя, а не для себя.

В начале февраля 1967 года меня освободили от работы для подготовки к выступлению на каком-то серьезном смотре. Помнится, мне кого-то нужно было найти в заводоуправлении. Побегав там и не найдя нужного человека, я зашла в здание нынешнего юротдела комбината (там был комитет народного контроля, который в то время возглавлял Петр Арсентьевич), заглянула к нему в кабинет. Поздоровавшись, спросила о самочувствии. Он посмотрел на меня долгим грустным взглядом и ответил: «Все хорошо». При этом все в нем как бы говорило: «Как видишь…». Разве могла я знать, что вижу в последний раз этого светлого человека.

Годы не стерли в памяти то, что было даровано судьбой. Уверена, в памяти всех, кому посчастливились встречи с ним.

Такой же как все

Валентина Емельяновна Мазур – медицинская сестра, много лет работавшая в здравпункте меткомбината.

– Автобус, на котором мы ездили на работу, останавливался на площади возле завода. Здесь же рядом жил с семьей и директор. Большой двор. Огорода не было. Сарай под уголь и дрова.

Мой муж работал фрезеровщиком в механическом цехе. Помню, рассказывал: как-то они делали на станках очень ответственную работу. Дело было в ночную смену.

– Мы даже поначалу не заметили, как Гмыря появился в пролете, – вспоминал Юрий Александрович. – Подошел. Протянул каждому из нас руку. Спросил, как движется работа, сказал, что этот заказ очень важный, попросил приложить все силы.

– Я надеюсь на вас, хлопцы, – тихо произнес, прощаясь. И так же незаметно ушел. Ни тебе свиты, ни охраны. Понятно, что время другое было.

В 1958 году мы заселились в новую квартиру на Каштановой улице (теперь ул. Гагарина – ред.). Вскоре в выходной день в дверь постучали. Заходит… Петр Арсентьевич Гмыря.

– Как устроились? – спросил.

Мы, конечно, благодарим, говорим, что все хорошо.

А он, посмотрев на потолки и стены, покачал головой. Видать, строители торопились и побелили все негашеной известью, потому повсюду были «дыры».

Уже на следующий день пришли штукатуры и все исправили. Может, сегодня это кому-то покажется пустяком. Но я запомнила на всю жизнь такое внимание к рабочей семье.

Огни. – 2005. – 22-28 декабря. – С. 3.