Ты же выжил, Солдат!
Вглядись в исторический кадр, читатель. В мае 1955-го фотообъектив запечатлел закадычных друзей – журналистов Евгения Альбертовича Бремзе (слева) и Григория Алексеевича Плетенцова (справа) – в будущем о-очень неординарных редакторов главных местных газет: перевальской «Народной трибуны» и в то время ворошиловской «За коммунизм» (ныне наша «Огни»), В центре «снимка на кожаном диване» – редактор газеты «За коммунизм» в те годы А. Лысенко.
Десять лет без войны. Для каждого из них новые, лучшие времена – еще впереди…
«Рупор?» За неполные 80 лет газеты «Огни» главным ее редактором считаю Плетенцова. За четверть века у руля редакции он оставил в память землякам отражение нескольких городских эпох да целый список «отцов» города впридачу. Люди в действительности жили во сто крат сложнее и острее, чем мы об этом печатали, вернее позволяла цензура. И не уйдешь от этой превратности, не уложишь ее на какую-нибудь полочку. Увы, было. Как и темы «Народный контроль – в действии», «Пятилетку – в четыре года», «Планы партии – планы народа». Горожанин мог запросто принести в редакцию «вещдок» – к примеру, недовешенную в продмаге колбасу: «А здесь не двести граммов!». Либо срочно позвонить в отдел писем о продаже сливочного масла со штафиком в таком-то магазине. И отправлялся корреспондент по сигналу, жалобу ставили на контроль. «По следам наших выступлений» инстанции сообщали о принятых мерах на газетной полосе строго в срок… О масштабных и стратегических изъянах строя писать было не моги…
Григорий Алексеевич принял газету в 1963-м, в расцвете лет и светлых надежд. Тогда редакция «За коммунизм» располагалась на улице Донецкой, в одном здании с городской типографией, довольствуясь шестью кабинетами. Газета выходила трижды в неделю на четырех полосах, кстати, кабинет цензора (это была Мария Никитенко) находился сразу у входа на второй этаж, на лестничной площадке – за обитой железом дверью. Подчинялась «цензура» Обллиту, без визы цензора к печати полосы не допускали; лишь вторым ставил подпись «В печать! В свет!» редактор.
«Забурели!» Потом расширялись. Переехали на проспект Мира (ныне – им. Ленина) и заняли весь просторный третий этаж здания тогдашнего магазина «Детский мир». Дальше круче. Улица Фрунзе, 44, опять третий этаж, в здании горпрокуратуры. Мебель нам тогда перепала с солидного горкомовского плеча добротная, дубовая, столы сплошь под сукном да дерматином, шкафы в стиле «ампир 50-х», стулья чуть ли не тронные, с места не сдвинешь. Но главное, машинки печатные пообновили – вместо «фронтовых» моделей «Москва» получили «Листвицы», «Оптиму». Каждый лит-работник (так в штатном расписании значилась тогда должность корреспондента) имел собственную.
«Вышли в тираж». Редактора по моде шестидесятых завеличали шефом. Но между собой Григория Алексеевича звали сжато – «Плетенцов». И всё. Уважая. Доверяя. Скольким же пробам пера с легкой руки Плетенцова оказались в будущем по силам большие темы, посты, задачи. Из «Огней» вышло целое поколение журналистских кадров. Александр Чугунов, Владимир Урбанович, Анатолий Жарких, Геннадий Токарев, Василий Ломоносов, Даниил Шерле, Вадим Диканов, Николай и Татьяна Блохины, Николай Харитоненко, Николай Адонин (работали потом «на просторах СССР» редакторами газет, журналов, собкорами, преподавали в вузах). До его «пенсии» с ним трудились Алла Шеворыкина, Людмила Шаповалова, Алексей Кустов, Валерий Аникеев, Виктор Торубаров… Он учил нас профессии. И жизни. Даже поломал свой постулат «Баб в редакцию не принимать!». То ли по шаблону, в угоду традиции, а может в порядке вещей? Исключение делал только чисто женской (как считал, «снайперской») должности корректора, машинистки, бухгалтера. Плетенцов помогал сотрудникам не только утрясать какие-то семейные «недо», знал даже, кому «надо пацана в садик поближе перевести», мог занять денег, когда туго. Не слабо ему было выбить в «белом доме» жилплощадь и заведующему редакционным отделом и машинисточке.
«Работай быстро, но не спеша». Допущенная на полосе ошибка каралась. Порицанием. Гонораром. Даже рабочим местом. Как же аукнулась редактору пропущенная мною в годы застоя опечатка в воинском звании тогдашнего начальника милиции Курочкина. Ивану Даниловичу только-только присвоили полковника, и в «Огнях коммунизма» выходила его статья. Но… со старым званием – подполковника. Гром небесный! «Да где ж ты взяла такую-разэтакую приставку «под»? О чем думала на читке?».
В заключение его неизменное: «За все в газете отвечаю я, редактор. Моя там подпись» и уже тихо: «Иди работай, но не спеша».
«Я. Тихий». Таким литературным псевдонимом, узаконенным Союзом журналистов УССР, подписывал Григорий Алексеевич свои особенно выстраданные работы. А между тем, человек-то был совсем не тишайший. И очень далекий от какой бы то ни было «несвободы слова». Но «пережил» (в смысле переработал) целую плеяду первых, вторых, третьих секретарей горкомов КПУ, порой сражался с ними за цену газетного слова так, что потом они же его приемы использовали. А мы, тогда молодые, начинающие, отчаянные, конечно же, «с искрой божьей», воевали с ним, шефом, за каждое свое слово, упорно отстаивали свой стиль. Горестно оплакивали «зарезанный» им или ответсеком текст, порой не понимая, что на газетной полосе «живут» люди, а не буквы.
«Приколы». Без них процесса как не было, так и нет. На любом этапе верстки происходят в ошибках «ошубки», в материнстве – «материанство», в заседаниях – «засерания». Здесь смотри в оба! Набор казусов в послужном списке газетчика у каждого свой. Фантастический эпизод спас от гибели не только многотысячный тираж районки, тоже печатавшейся в Коммунарской типографии в один день с «Огнями». Был вечер, вторая смена «добивала» тираж. В цех заглянул Плетенцов поинтересоваться своим детищем. Заодно раскрыл разворот соседей – перевальчан. Пробежав «автоматом» заголовки, посмотрел на фотоснимок красавца-скакуна. Вот порода! Читает текстовку: на таком-то отделении совхоза парторг Жеребец П. И. проводит политинформацию в бригаде доярок… Черным по белому. А на другом фото группа людей и парень с газетой в центре. Подпись – жеребец такой-то породы, такой-то конезавод, чемпион в скачках и т. д. Фотохроника РАТАУ.
Оказалось, при отливе стереотипа полиграфисты перепутали клише к фото, прочли походя слово «жеребец» – и туда лошадь… А в подписной лист не заглянули. Тираж был спасен.
Впоследствии не раз перевальский редактор Бремзе начинал разговор с Плетенцовым строкой классика: «Старик, я слышал много раз, что ты меня от смерти спас». А в ответ лилось незамедлительное: «О чем глубоко сожалею». Непереводимая игра слов.
«Помнит сердце». Не устаю повторять: раньше прежде чем отужинать после трудового дня, люди заглядывали в почтовый ящик – «за прессой», ведь ее подписывали кучей. Но начинали – с городской. Может, и потому, что свой страстный интерес к жизни Григорий Плетенцов передавал нам без устали. Даже резко, жестко, строго. Когда же бывал несправедлив, всегда признавал. Сам. (Плевать на субординацию!) Непременно просил извинить. Это шокировало. И – покоряло.
Проблемы же перехлестывали через край. Перестройка, прокатившаяся над всеми нами, надолго (и как оказалось – навсегда) рассеяла казавшиеся незыблемыми приоритеты. Ушел «на заслуженный» нерядовой воин газетной полосы, майор запаса войск КГБ, фронтовик, четверть века бессменный боец за коммунизм Григорий Плетенцов. Дело свое передал Владимиру Морозову (ставка – на молодых). Но это уже другой рассказ, иной сюжет.
Газета «Огни» по-прежнему нужна городу. Его людям. Значит ты выжил, солдат!
Помните, у Бунина; «Что там, вдали? Но я гляжу, тоскуя, уже не вперед, нет, я гляжу назад». Мы провожаем Плетенцова на пенсию. Как же ухватили его под руки Лариса Бутенко (редактор газеты «Импульс») да Татьяна Блохина (издает журнал в Ставрополе). И это «баб не принимать!»?
И все еще живы…
Евгения Кратович.
Р.S. В Алчевске работают его дети: дочь и сын. Надеемся по старой памяти 5 мая (в День советской печати) они развернут свежий номер «Огней».
Огни. – 2010. – 5 мая. – С. 5.